Внештатный корреспондент Znak.com, житель Кургана Николай Мокроусов несколько
недель провел на юго-востоке Украины. Он работал в штабе ДНР, общался с
руководством самопровозглашенной республики и рядовыми ополченцами,
следил за жизнью осажденного Донецка. Потом был арестован по обвинению в
шпионаже в пользу врага и чудом вышел живым из подвала здания
контрразведки ДНР… Вернувшись в Россию, Николай записал свои
впечатления, изменив некоторые имена и умолчав часть деталей (сам он
также публикуется под псевдонимом). Znak.com печатает его рассказ, в
котором война предстает не пропагандистским шаблоном, а реальностью. Кто
в ней прав, а кто виноват - уже непонятно. Там есть место и подлости, и
благородству, и верности, и предательству. Но больше всего на войне
страданий, страха и боли.
 
Пояснение: в виду непрекращающейся братоубийственной войны в Украине и
проведенного парада пленных в Донецке я принял решение нарушить расписку
о неразглашении, данную мною 23.07.2014 в подвале контрразведки армии
ДНР, и написать о том, свидетелем чего я там стал.
 
Отъезд
 
Так уж вышло,
что в то время, когда украинский кризис разгорался, я придерживался
«диванной» позиции о правильности Майдана и неправильности того, что
Россия влезает в дела соседнего государства, к тому же государства
родственного, с одним народом по обе стороны границы. Да, волею
переломов истории этот народ оказался разделенным, но я все-таки до
последнего был убежден, что эту монолитную спайку разбить не удастся
никому и не надо мешать нашим братьям с выбором своего пути - как
говорится, стерпится да слюбится.
 
Однако в конце
июня случилось так, что я сам пожелал уехать на юго-восток Украины. Не
оттого что проникся идеей Новороссии, а оттого лишь, что потребность
сбежать, неважно куда, затмила рассудок. Очень скоро вспомнилась мне
рассылка, которую осуществляли господа нацболы, о пожертвованиях на
гуманитарную помощь и наборе добровольцев для отправки на юго-восток.
Незамедлительно отписался им, получил утвердительный ответ, с маршрутом и
телефонами координаторов.
 
Исходя из
данной информации, мне в кратчайшие сроки нужно было добраться до
Ростова-на Дону, оттуда доехать до приграничного города Шахты, а уже там
позвонить по телефону координатору. Сказав родным, что я уезжаю в
Москву, а на деле взяв билеты до Ростова, через пару с небольшим дней я
был уже в городе Шахты.
 
Позвонил по
телефону и, дождавшись тех, кто за мной пришел, я испытал первый шок. Их
было четыре человека, и именно чтобы не встретить такую компанию, мы и
стараемся не выходить из дома поздно, а выезжая откуда-нибудь из
пригорода, заказываем такси. Однако именно эти господа и были присланы
за мною. Вместе мы направились к человеку по имени Максим, позывной
«Шухер». Будучи уроженцем Краматорска, после отступления Стрелка он
перевез жену и дочь в Россию, а сам стал помогать ополчению, проводя
через границу группы добровольцев. Пожалуй, из всей компании он
производил самое лучшее впечатление.
 
Когда мы
пообщались с проводником, стало понятно, что в ближайшие два дня из-за
отсутствия безопасных коридоров машины не предвидится. Было решено
отправляться в расположение перевалочной квартиры, где, собственно, и
обитала компания пришедших за мной. Именно «обитала», так как назвать те
условия, в которых мы оказались, пригодными для жизни, даже у меня,
человека к быту требований скромных, язык не повернется. На четвертом
этаже малосемейного общежития по улице Промышленной меня встретили две
комнаты, вросшие от грязи в пол половики, раскрошившийся и уже
заплесневелый бетон в ванной и довольно крупные опарыши, кишащие в
кастрюлях. А еще горы просроченных, тухлых консервов, которые кто-то
щедро отправил в качестве «гуманитарной помощи» добровольцам. В
принципе, остатки романтики сошли уже там.
 
«Буратино»
 
Весь
оставшийся вечер прошел у меня за невольным прослушиванием казацких
песен, звона стаканов и отборного мата. Но матюги - не самое страшное,
что мне пришлось услышать. Казак, боец волчьей сотни с позывным
«Буратино», как он представился, начал свой рассказ о тотализаторе,
который был организован в их подразделении, и заключавшийся в отрезании
голов пленным украинским солдатам. По результату победитель должен был
получить BMW X6. «…У меня за две недели - одна голова отрезанная, вторая
недопиленная, темно было. Когда укру голову отрезаешь, он сначала
по-русски «мама», «мамочка» говорит, а уже потом начинает булькать и
хрипеть. Заметьте, не «мамо», а по-русски - мамочка…».
 
Все рассказы
сопровождались обильными возлияниями, громким смехом и весьма
«красочными» подробностями. Так, например, я узнал, что после разгрома
украинской колонны предприимчивые казаки, собрав все оружие с убитых
украинцев, «прикопали его в одном месте». «Потом тише станет, с пацаном
приедем - поднимем денюжку...» - говорил казак.
 

 
В Шахтах жили в ужасных условиях
 
После этих и
других рассказов дальнейшее нахождение в компании этих «добровольцев»
стало для меня невозможным, и уже утром после угроз в свой адрес (за
разглашение этой информации) я предпочел отправиться в расположение
«Шухера». Где и провел оставшееся до отправки время в интереснейшей
компании политконсультантов-евразийцев, едущих в Донецк. Но уже не чтобы
воевать, а в помощь одному из тамошних политиков (чье имя меня
попросили не упоминать).
 
Спустя пару
дней за нами приехал «бус» - так называют машины, которые переправляют
добровольцев. Через границу было решено ехать, минуя Донецк,
(одноименный российский населенный пункт на самой границе с Украиной). В
десять часов утра с той стороны границы за нами должен был прийти
микроавтобус - иномарка с кондиционером, осуществляющая постоянные рейсы
по всему юго-востоку до России и обратно. Договорились встретиться
около той самой квартиры, где к тому времени уже появилось пополнение -
боевая группа казаков, кажется, откуда-то с Поволжья. Казаков было
человек пять, во главе, естественно, батька-атаман - весьма внушительный
мужчина с сыном. И довольно веселым нравом, по-отечески бережно
относящийся к каждому своему бойцу; по всей видимости, сказались занятия
с детьми, которым, судя по его рассказам, он уделял время в своем
родном городе.
 
Если не брать
в расчет «Буратино» и ему подобных, то очень велико количество людей,
едущих на Донбасс не ради наживы или в поисках приключений, а по велению
сердца. Люди, почти все без исключения, с кем мне пришлось общаться в
Шахтах и по пути в Донецк, каждый по отдельности производили приятное
впечатление, за счет своей искренности и самоотверженности, которую мы,
жители больших и малых городов, почему-то растратили. Показательно, что у
перевалочной квартиры в городе Шахты скопился целый автопарк, из самых
разных регионов. Была там и Курская область, и Московская, конечно же
Ростов, и даже новенький джип из 86-го региона (ХМАО – прим. ред). Весь
этот транспорт стоял у крыльца того самого общежития, переданный
владельцами в пользование для нужд добровольцев.
 
Граница
 
По пути к
российскому Донецку нам то и дело встречались автобусы с беженцами, до
половины забитые мужчинами призывного возраста. С пониманием к сути
происходящего относились все, за исключением атамана, который то и дело
разражался гневными тирадами в адрес тех мужчин, что не пожелали
защитить свой дом и «с бабьем бегут в Россию, а мы воюй за них…». Кроме
мирных желтых автобусов, уже у самого подъезда к границе, мимо нас в обратную сторону проследовала колонна армейских
КамАЗов без номеров, c уже пустыми платформами под бронетехнику и идущей
следом армейской же автоцистерной. Точно такие же армейские КамАЗы без
номеров шли по трассе с Ростова, в сторону Шахт двумя днями ранее. Но
тогда на их платформах были три артиллерийских установки «Гвоздика», а
два тентованных КамАЗА тащили на прицепах крупнокалиберные орудия. И
тогда, и сейчас их шоферы были одеты в гражданское, только, в отличие от
ростовской трассы, их не сопровождали машины военной автоинспекции с
номерами 99 региона… Впрочем, УАЗ ВАИ мы встретили непосредственно у
переезда на украинскую территорию, в районе КПП «Северный». Однако
стоящий пост военной автоинспекции никоим образом не мешал проезду с
украинской стороны микроавтобусов с вооруженными до зубов людьми. Первая
мысль - какой объем неучтенного автоматического оружия ежедневно
проходит через границу в направлении России? И сколько еще «буратин»
вернутся за «железом», чтобы «поднять денюжку»? (И где потом будет
стрелять это оружие в России? – прим. ред.).
 
Пересекли
границу без особых трудностей, разве что водитель предложил вытащить
российские сим-карты, чтобы не быть запеленгованными и, как следствие, -
целее доехать. Ощущение иной, военной реальности, не покидало нас всю
дорогу, с первого блок-поста. Особо сильное впечатление произвел
Луганск. Та картина, что предстала там, может быть знакома любому
любителю фильмов-катастроф и пост-апокалипсиса... Большой и абсолютно
пустой город, побитый тогда еще лишь в пригородах. За полчаса езды через
его улицы мы повстречали в лучшем случае дюжину машин, ехавших или
стоящих на обочине, и человек десять прохожих. И это в почти
полумиллионном городе. Уже стемнело, когда, миновав последний крупный
блокпост с обшитым броней «Уралом», увенчанным крупнокалиберным
пулеметом, мы добрались до Макеевки, где, к нашему удивлению, для нас
был арендован целый этаж гостиницы.
 
На следующий
день кто-то рано утром приехал и откупил казаков – раньше, чем за ними
приехал их настоящий «покупатель», собственно, и оплативший макеевскую
гостиницу. Мятежная душа казака выбрала другого начальника. И мы, пятеро
оставшихся гражданских, долго слушали откровения брошенного командира о
«бизнесе по-русски».
 
Донецк
 
Днем я
добрался до Донецка, где за исключением пустынности ничего не напоминало
о ведущихся где-то поблизости боевых действиях. Большой красивый чистый
город с фонтанами и розами на улицах. Убранство, доставшееся Донецку со
времен чемпионата мира по футболу 2012 года1,
и спустя два года не потеряло в цвете. В первый же день, миновав
блокпосты и места боев, я очутился на собранном в одном из отелей
дискуссионном клубе, где, в окружении профессоров, философов,
экономистов и студентов, окончательно размылось ощущение войны. Еще до
заседания клуба получилось встретиться с парнем из политуправления, он
как раз и привез меня на то мероприятие. Очень запомнились его слова о
характере этой «русской весны»: «Если в 1991 году произошла революция
юристов и финансистов, то сейчас у нас здесь - революция историков!». У
всех идеологов Новороссии – историческое образование.
 

 
Павел Губарев, «народный губернатор Донбасса», один из политических деятелей ДНР
 
После
непродолжительного разговора Евгений, так звали этого парня, подвел меня
к Павлу Губареву, который показался мне совершенно простым «человеком
из народа». Он пожал мне руку и спросил, откуда я и как добрался.
Пообщаться подробно нам не удалось, Губарев был увлечен беседой с
группой сторонников.
 

 
«Революция историков». Поначалу количество образованных людей, интеллектуалов, не давало почувствовать себя на бойне
 
Со следующего
дня я начал работать в штабе политуправления армии ДНР, который
находился в офисе «Союза промышленников Донбасса», в народе больше
известного как «дворец Таруты» - мэра, назначенного Киевом1
незадолго до провозглашения независимости Донецка от Украины. Там же в
офисных помещениях мы и жили. Я работал в корреспондентском и смежном с
ним аналитическом отделах. Как правило, работа заключалась в доработке
информационных листов и мониторинге общественного мнения.
 
С
профессиональной точки зрения работа была интересная, вот только не за
этим я туда ехал. Ощущение войны в первую неделю размывалось, помимо
прочего, за счет проводимых ДНР мероприятий. Это были балы - встречи
жителей с ополченцами, митинги и концерты, с выступлением местных
музыкальных коллективов и представителями народной власти, живущими к
тому времени уже за пределами Донецка. Подобные мероприятия оказывали на
людей самое благотворное влияние. Снижался уровень тревоги, усиливалась
вера в победу. Однако каждый следующий митинг все же становился менее
многочисленным, чем предыдущий.
 
Жители
 
Вообще люди,
голосовавшие за независимость, делились на две не равные части. Первые, и
таковых было большинство, считали, что провозглашение независимости -
это лишь необходимый этап, за которым последует немедленное признание
республик и присоединение к России по примеру Крыма. Этим же отчасти и
объясняется отток людей в сторону РФ с началом АТО (в итоге
независимость республик не признана даже Россией). Вторые (и это более
интеллектуальная часть населения) - это сторонники именно независимости
Новороссии и от Украины, и от России. Они выступают за национализацию
шахт и предприятий, которые, даже находясь на территории ДНР, продолжают
работать на Рината Ахметова. Эти люди лучше всех понимали саму идею
Новороссии, и, возможно, именно поэтому некоторые из них до сих пор
остаются в Донецке.
 

 
После начала осады Донецка и регулярных обстрелов украинских войск, многие жители Донбасса стали с раздражением относиться к ДНР
 
Горожане,
несмотря на фанфары, трубящие о победах ополчения, все-таки уезжали. В
основной своей массе - в Россию или Крым. У оставшихся дончан тревога
все-таки усиливалась, чуть позже, общаясь с людьми, все чаще приходилось
слышать: «Что-то хорошее уже вряд ли выйдет. Те, что побогаче,
директора и руководители, уехали уже месяц как. Начальники поменьше
убежали недели две назад, поэтому и работы в городе нет».
 
В одном из
залов здания какого-то профсоюза было организовано собрание
«Инициативной группы жителей Донецка». В штабе его называли просто –
«митинг против ДНР». Нас вместе с аналитическим отделом отправили туда.
Мероприятие, учитывая условия, не было особо многочисленным. Люди, взяв
на себя ответственность, в полуподпольном положении организовали встречу
с вице-мэром Донецка Константином Савиновым и представителями ДНР,
среди которых был и Павел Губарев. Его выступление заняло самое большое
время. Павел, на мой взгляд, совершенно искренне заинтересованный в
минимизации человеческих жертв, обратился к собравшимся с призывом ко
всем, у кого есть такая возможность, как можно быстрее покидать город 
или же, если такой возможности нет, держаться ближе к центру. На
окраинах вскоре могут начаться уличные бои, город начнут бомбить,
объяснял он.
 

 
Агитация и пропаганда – важная часть работы ДНР
 
В зале это
вызвало волну возмущения. Люди начали задавать вопросы, требовать
прекращения насилия и просить не размещать зенитки на крышах
многоэтажных домов, тем самым не подставлять под удары мирных жителей.
На это Губарев ответил, что о фактах размещения зенитных орудий на
многоэтажках ему ничего не известно, а насилие можно остановить лишь при
заинтересованности украинской стороны.
 
Следом за ним
вышел вице-мэр Савинов. Рассказав о гуманитарных коридорах, он также
призвал скорее покинуть Донецк и предложил ДНР прекратить огонь. Через
несколько минут сам Савинов, его помощник и некоторые из тех, кто
задавали слишком много вопросов, были задержаны на выходе солдатами ДНР и
увезены в неизвестном направлении. Ополченцев не смутило, что
задержание произошло на глазах иностранных журналистов и представителя
ООН по правам человека. Оставшиеся жители приняли обращение о
необходимости ввода миротворческого контингента ООН в зону конфликта.
Самим организаторам удалось спешно ретироваться, так как погоня,
организованная за ними, закончилась поломкой автомобиля ополченцев.
 

 
Вице-мэр Константин Савинов. После этого выступления его куда-то увели
 
Когда вернулись в штаб, появилась информация о высадке тяжелой бронетанковой бригады Польши в Одесском порту1,
а уже вечером того же дня главной темой всех мировых СМИ стал сбитый
Боинг малазийской авиакомпании. Ощущение края пропасти в тот момент
стало, пожалуй, самым отчетливым за все время с момента моего приезда.
 
Бомбежки
 
На следующий
день город стали бомбить, первым минометному обстрелу подвергся район
завода «Точмаш» и прилегающий к нему частный сектор. На предприятии, уже
заброшенном к этому времени, снаряд угодил в какой-то цех. Начался
пожар, дым от которого был виден из любой части Донецка. В частном
секторе по счастливой случайности были лишь побиты заборы, оборваны
линии электропередач, перебита газовая труба. Когда наша съемочная
группа приехала на место, мы застали людей в состоянии паники и
непонимания. Жители, оставшись без света, высыпали на улицу, проклиная
войну, «хунту» и Порошенко. Стали собирать вещи… Где-то вдали слышны
были неумолкающие залпы артиллерии. Не было ясно, по каким именно целям
стреляет украинская артиллерия. Но, глядя на разбитые пристрои частных
домов, мне стало очевидно: война пришла и в этот город и огонь по мирным
жителям украинская артиллерия ведет вне зависимости от наличия в том
или ином районе военных объектов. Ведь ни на «Точмаше», ни в самом
поселке никаких военных целей у ополчения не было...
 
(В этот же
день в район железнодорожного вокзала, уничтожив блокпост ДНР, вошла
группа из двух украинских танков и четырех БМП. Дав непродолжительный
бой, колонна так же спокойно удалилась в расположение своих войск. На
вокзале погибли четверо ополченцев и один мирный житель).
 
В штабе мне
объяснили, что подобные обстрелы украинская армия производит для
нагнетания паники в городе – и, как следствие, для снижения лояльности
жителей Донецка к ДНР. Чтобы противостоять этому, необходимо создавать
позитивный информационный фон. В частности, больше писать о победах, чем
мне и предложили заняться в составе группы корреспондентов. Затея мне
понравилась. Ничего не подозревая, я обратился к своему куратору,
спросив его, где брать информацию и получать сводки. Ответная реакция
меня удивила. Куратор недоуменно посмотрел на меня и объяснил, что
доступ к данным о реальных результатах операций нам никто не даст и
писать о победах придется «от балды». Следом пришел один из
руководителей отдела и с радостью доложил: «Сегодня ночью была
уничтожена колонна с укропскими ранеными, 150 человек. Бейте это в
ленту. Но только пишите не о раненых, а просто о колонне из
бронетехники. Укры опровержения все равно не дадут. У них вообще, как
они пишут, потерь нет…». Не найдя в себе силы писать такое, я ушел из
корреспондентского отдела в отдел аналитики, где и помогал и до этого.
 

 
ДНР старалась поддерживать дух бойцов и населения концертами, митингами, даже балами
 
Обратная
связь с населением по сравнению с первыми днями стала разительно
отличаться. На общем фоне поддержки в разговорах людей начали выплывать
все менее и менее радужные темы. Стали сказываться перебои в поставках
медикаментов. Из аптек исчезли инсулин, кардиологические препараты,
пропали успокоительные и обезболивающие. В некоторых аптеках, видя перед
собой человека в форме, имеющего отношение к Новороссии, продавцы едва
сдерживали злобу. А на вопрос, как обстоят дела с препаратами, сквозь
зубы отвечали: «Об этом нужно спросить у вас. Вы же фуры в город не
пускаете, а мы не знаем, чего людям говорить».
 
С продуктами,
несмотря на слухи об их нехватке, тогда все было в порядке, не считая
повысившихся цен и закрытия продуктовых магазинов премиум-класса. В
общественном транспорте стали шептаться о том, что, людям не нужна ДНР,
лишь бы только не было войны. «Здесь не ДНР с Украиной воюет, а Россия с
Америкой, нам же просто не повезло тут жить», - говорили люди. «Мы,
пенсионеры, получали две тысячи гривен, на тысячу живем сами, тысячу
отдаем соседям. Людей сократили, завод закрыли, и теперь у соседей
вообще денег нет. Порошенко запретил нам, тем, кто здесь остался, выплачивать деньги.1 ДНР никому ничего не платит. Мы что, старики, теперь с голоду умирать должны?» - говорили люди.
 

 
В первые дни удивляли огромные и почти пустые города
 
Пожалуй,
самой распространенной темой в разговорах жителей стало беззаконие,
творимое вооруженными людьми с нашивками ДНР. В частности, так
называемый «отжим», кода1
люди в форме под предлогом (а чаще всего без) просто выбрасывали
владельцев из автомобилей или же при попытке сопротивления «На благо
революции» увозили несчастных в неизвестном направлении. С каждым днем
недовольство людей нарастало, поводом тому стали социальные проблемы с
задержкой или невыплатой пособий и пенсий, беззаконие отдельных
представителей ДНР, неадекватность некоторых законов, принимаемых
республиканским правительством.
 
Тем временем
закрытых магазинов в городе становилось больше, чем открытых. Ночью все
ближе к городу гремели раскаты взрывов, слышалась стрельба
крупнокалиберных орудий и залпы «градов».
 
Арест
 
В итоге та
информация, что я получал от людей и доносил до начальства, те вопросы,
которые я задавал в штабе, и фотографии, что я делал, обернулись для
меня бедой. Придя в отдел в двадцатых числах июля, обратно я вышел в
сопровождении четырех автоматчиков, с пластиковыми наручниками на
пальцах (весьма оригинальный способ фиксации, но вместе с тем довольно
надежный) и импровизированным мешком на голове, сделанным из полотенца и
скотча. Меня задержали по подозрению в пропаганде против ДНР и шпионаже
в пользу украинской стороны. Сказать, что били сильно, я не могу, разве
что только на словах угрожали отрезать палец. Но это я в расчет не
беру. Мой непосредственный начальник по аналитике, позывной «Кишинев»
(изменено), распорядился, чтобы мои ноги и лицо остались целы. «Если
даже он и работает на ту сторону, за деньги мы сможем его использовать»,
- сказал он. Гадко в этот момент было не то, что меня бьют, а то, что
человек,  которому я совершенно искренне старался помочь, посчитал меня
предателем… Хотя время военное, реакция понятная, но все же…
 
Меня отвезли в
соседнее здание Службы Безопасности Украины, где на тот момент
находилось управление военной контрразведки ДНР. Я уже смирился с тем,
что живым наружу не выйду. Но дознание, к моему удивлению, было не таким
уж грубым, хоть и проводилось в условиях определенного дискомфорта,
вызванного наручниками и мешком на голове. В целом же оно носило
характер сугубо мирной и даже вполне интересной беседы. В первую очередь
ко мне прицепились за мои записи, которые я делал каждый день по итогам
мониторинга. Первым вопросом было, почему в них по большей части только
негатив. Я все объяснил. Вскрыв содержимое моего планшета, к тому
времени разбитого, и не найдя в нем ничего компрометирующего ДНР или
представляющего стратегическую важность для украинской разведки, было
принято решение меня развязать и снять мешок. Первым делом, увидев свет,
я извинился за свой растрепанный внешний вид, что вызвало улыбку
начальника. Меня похвалили за чувство юмора и тут же признали «русским
человеком». Мужчина, что меня допрашивал, хоть и представился, но
попросил, чтобы его имя нигде не фигурировало. Скажу лишь, что он имеет
самое прямое отношение к украинскому «Беркуту».
 
Он рассказал
мне много того, что оставалось за кадром февральских событий. Понимая то
место, куда меня привели, я признался в том, что сам Майдан лично
поддерживал. На что получил удививший меня ответ о том, что многие люди и
в «Беркуте» поддерживали слова, которые звучали со сцены Майдана… «Если
бы к нам нашли слова, если бы мы их услышали, мы бы сами своими щитами
прикрыли собравшихся. Потому что то, что говорили о Януковиче, мы
понимали лучше их, - сказал он. - Но мы ничего не услышали, вместо этого нас начали жечь, по нам начали стрелять. И, кроме
злобы, мы уже ничего не чувствовали. Мы ели тухлое мясо, что нам
привозили, и ждали лишь приказа. Но Янукович (тут мой собеседник сдобрил
крепким словом фамилию бывшего украинского лидера) этого приказа так и
не дал».
 
«Как вы
относитесь к тому, что Путин приютил его в России?» - спросил я. «Мое
личное мнение, что Янука нужно было судить за все, что он сделал. Ведь
я, будучи командиром, получал 2500 гривен в месяц. Сколько это на ваши
рубли? Владимир Владимирович - умный мужик. И мы его здесь все очень
сильно поддерживаем, но с Януковичем, на мой взгляд, он поступил
неправильно…»
 
Мы
прообщались так до вечера, и встал вопрос о дальнейшей моей судьбе.
Состава преступления против ДНР в моих действиях найдено не было, было
принято решено меня отпустить. Дав расписку о неразглашении на имя Игоря
Ивановича Стрелкова, я остался ждать подтверждения.
 

 
Здание СБУ Украины в Донецке. Фото – РИА Новости / Наталья Селиверстова
 
Лучше бы они
выпустили меня раньше. Где-то в районе девяти вечера в подвал
контрразведки привели трех парней. Как я услышал, им было по 16 лет. Все
в гражданской одежде, избиты и напуганы. Следом спустился конвоир,
держа в руках желтый прозрачный пакет, внутри которого виднелись
нарукавные повязки «Правого сектора».
 
– Кто это? - Спросил кто-то из контрразведчиков.
 
– Правосеков привели, - ответил конвоир, протянув пакет с повязками.
 
– Правосеки?
 
 – Да.
 
– Ну, все тогда, отводи ко мне «мясо».
 
Парней увели
вверх по лестнице, и через пять минут через перекрытия трех этажей я
услышал жуткие крики, длившиеся без остановки около получаса.
 
– Что это? - спросил я.
 
– Это им «коронки» ставят, - смеясь, ответил конвоир.
 
– Зубы рвут, - совершенно спокойно добавил второй.
 
Меня
отправили посидеть в соседний кабинет, но и там крики не становились
тише. Я не знаю, как и для чего нужно прийти на территорию,
контролируемую ополченцами, имея в своем багаже эти повязки. Иного
объяснения, кроме как «в поисках долгой и мучительной смерти», я найти
не смог. Но парни не похожи были на самоубийц или мазохистов. Когда
крики утихли, кто-то спустился в коридор, и из разговоров я понял, что
парень, которого они пытают, «бессмертный» и не признается, что он
«правосек». Позже я услышал, как кого-то волоком потащили в подвал, где
снова я слышал удары и сдавленные крики. В воздухе повис запах кала. Это
не мешало сидящим в коридоре смеяться.
 
Вскоре
приехал начальник. Он спустился вниз в подвал, после чего крики утихли.
Следом подошел ко мне и сообщил, что я свободен и могу возвращаться к
себе. Ополченец с позывным «Музыкант» проводил меня до проходной. Пожал
руку и извинился, «если что-то не так». У меня не было никакой злобы или
страха, но на выходе рука сама потянулась к крестику, который мне
вручили накануне во время крестного хода. И я, человек, всегда со
скепсисом относившийся к любой религии, его поцеловал. Не за себя, а за
тех несчастных, что остались там.
 
Путь домой
 
Путь в штаб
мне уже был заказан, и остро встал вопрос о ночлеге. Прошатавшись по
городу до комендантского часа, я понял, что все стройки, внешне
безжизненные, на поверку были забиты вооруженными людьми, и вряд ли они
будут рады странному типу без соответствующего удостоверения. К тому же
живы были в памяти слова штабистов о нелюбви рядовых ополченцев к прессе
и ее представителям. Возвращаться в подвальчик уж больно не хотелось.
Еще пришьют разведку позиций и отправят в компании алкоголиков,
наркоманов и прочих невольных, отловленных по всему городу, на
«трудотерапию» - рыть окопы… Подумав об этом, я направился в
облгорадминистрацию. Там мне повезло: хотя местная ОГА являлась объектом
режимным, после моего рассказа о том, что со мной приключилось,
командир охраны с говорящим позывным «Батя» (в миру Сергей Николаевич)
все же распорядился меня пропустить. Он попросил для меня открыть
столовую, где меня от души накормили, а после отправили на четвертый
этаж, в расположение «Петровны», феерической женщины, достойной, как и
сам «Батя», отдельного материала. Это были удивительные, честные,
уникальные люди. Поднявшись на место, я обнаружил кабинет,
переоборудованный почти что в гостиничный номер - с кондиционером,
шкафами и импровизированными, из офисных столов, кроватями. Учитывая
трехразовое питание, условия были роскошные. К тому же я жил в этом
«номере» один.
 
Жаль, что
оставаться здесь с каждым днем становилось все опаснее, и если с
обстрелами я давно уже смирился, то подозрительное отношение
контрразведки мне по-настоящему не давало покоя. Масла в огонь подлила
случайная встреча, случившаяся на следующий день. Поднимаясь по
лестнице, я лицом к лицу столкнулся с человеком, допрашивавшим в подвале
СБУ. Встретившись, мы поздоровались, улыбнулись и даже обменялись парой
фраз, однако меня не покидало чувство, что он здесь по мою душу.
 
В тот же день
я созвонился с человеком из Москвы, с которым мы ехали из города Шахты,
рассказал ему о случившемся. Его совет был короток: уезжай, и чем
скорее, тем лучше. Имея выход на правительство ДНР, он организовал мне
встречу с одним из важных чиновников, который в свою очередь тут же
отвел меня в отдел, занимающийся эвакуацией беженцев. Там меня поставили
в очередь, выделив фамилию маркером, и я оказался в числе первых на
выезд. Однако «коридоров» для выезда не существовало, в эти дни
украинская армия вовсю рвалась окружить Донецк. Дороги и населенные
пункты, по которым еще не так давно мы все ехали в Макеевку, уже
находились в руках украинской армии или же превратились в места
ожесточенных боев. Сколько все это продлится, было неясно. Зато
появилась возможность пообщаться с рядовыми бойцами, контактов с
которыми я был лишен, занимаясь штабной работой.
 
Гражданская война
 
К тому
времени мне окончательно стало ясно, что война, происходящая в Украине,
перестала быть геополитическим столкновением и по факту уже является
гражданской, для каждого своей. На смену идеи независимости, желанию
создать свою, избавленную от украинских пороков Новороссию, или желанию
присоединиться к РФ пришла банальная жажда крови, потребность в
отмщении. Я глядел в глаза этим людям, и мне становилось не по себе от
масштабов той трагедии, что принесли пропагандисты на эту вчера еще
мирную землю, в дом и семьи каждого из них.
 
Вот несколько
примеров. Дмитрий, ополченец: «Сам я из-под Мариуполя, у нас в семье
четыре человека было: я, отец, мать и старший брат. Когда все началось, я
сразу пошел за ДНР, мать тоже за Россию, а вот отец и старший брат нас
не поддержали. Отец с мамой просто спорил, да со мной ругался, брат же и
разговаривать не стал. Когда бои начались, я записался в ополчение, был
в Краматорске. Когда укры нашу деревню бомбить начали, снаряд попал в
дом. Маму и отца сразу убило… Я им этого не прощу, я теперь один
остался… Брат жив, но не брат я для него теперь, он мне на следующий
день позвонил и сказал, что братом меня больше не считает. И что мать и
отца из-за меня убили, что если бы не ДНР, все бы живы остались. Один я
теперь. А брат после этого добровольцем пошел, сейчас где-то против меня
воюет».
 
Другой
пример: «…У меня друг был, учились вместе, в армию вдвоем с ним пошли.
Оба служили в десантной бригаде. Бригада эта сейчас против нас воюет.
Друг мой, когда все началось1,
за Украину пошел. Но мы с ним даже по разные стороны находились, а все
равно созванивались постоянно. Он ночами не спал, у штабной палатки
дежурил, только для того, чтоб услышать, куда и во сколько укры с
«градов» бить будут. Слышал и тут же мне звонил, просил, чтобы я из
района ушел, несколько раз мне так жизнь спасал. В жизни себе не прощу,
что переубедить его не смог, когда их бригада в окружение попала. Сто
процентов - живой бы сейчас был. Но мы их из котла тогда выпустили, а
через неделю, когда уже наши из Краматорска вырывались, он на блокпосте
оказался... Из танка прямое попадание».
 
Серега
позывной «Байкал»: «Я два раза из окружения выходил, второй раз из-под
Краматорска. Наших четверо осталось, двоих где-то убило, третьего у меня
на глазах. Меня контузило, добрался до деревни, деревня под укропами,
там за укрывательство ополченцев все жестко – расстрел. А меня семья
приютила, я у них 10 дней отлеживался, они меня не только прятали: сами с
моей сестрой связались, она из Николаева за мной приехала. А у них в
деревне все друг на друга стучат, все боятся, но меня спасли».